[COLOR=darkblue][SIZE=-1]Он был сиротой. И хуже того, он был взрослым сиротой. Он понимал, что он умирает. Я даже вида старался не показывать, что он чем-то болен. Ты не представляешь, каких усилий мне стоило смотреть ему в глаза. Он уже лежал пять месяцев, а результат ухудшался, не смотря на разные виды лечения. Я особо заботился о нем. Моя мама дала мне комплект постельного белья с его вышитыми инициалами, я приносил ему детские книжки, игрушки, но он все отдавал другим детям. Однажды я принес ему наугад фотографию котенка, который жил у нас дома. Мама подобрала его на улице. И вот только ее он повесил на стену над кроватью. Потом он попросил мой семейный фотоальбом, посмотреть. И влюбился в мою маму. И стал называть ее мамой, своей мамой. И мама пришла к нему. Он так обнимал её….

Андрею Васильевичу было немного трудно говорить дальше. У меня в горле стоял ком, глаза были полны слез, но я еще пока сдерживалась, еле-еле. Бар все-таки, люди кругом. Он пошел к стойке и заказал еще фруктового сока.

- Я тогда решил, и мама тоже, что если с Сереженькой все будет хорошо, заберу его насовсем. Но как врач, я понимал, что это бесполезно. Метастазирование прогрессировало. Последнюю неделю его жизни я жил в отделении. Днем я каждый час приходил проведывать его на десять минут, и еще троих малышей в его палате. С одним малышом дежурила мама, я очень попросил приглядывать за Сереженькой. Он уже не вставал, и ему уже не проводили никакого лечения, только облегчали боль. А ночью дежурил около него в кресле. Иногда просто задремывал от усталости. Я рассказывал ему, все что, когда-либо видел, и жизнь, и фильмы, и детские фильмы. Он просил рассказывать всё о теперь и его маме. И где папа? И о моих братьях и их жизни. Он роднился с моей семьей. Я всячески давал ему понять, что это теперь и его семья тоже. Сереженька угасал. Я вытащил всю свою родню, братьев, теток, дядьев, их, правда, не много, в клинику. Ненадолго все пришли, поцеловали, обнимали, желали выздоровления, мне пошли навстречу, но пришлось вывозить Сереженьку в другое отделение на целый день. Сереженька ничего не просил и попросил все подарки отдать другим. Моя родня плакала, не сдерживаясь.

В последнюю ночь, я как обычно, пошел дежурить в его палату, часов до двух ночи рассказывал ему всё, что он просил. У меня тихий, спокойный голос, все заснули от моего голоса, как всегда, но только не Сереженька. На его лице остались практически одни глаза. И эти глаза говорили со мной. Он стал мне самым родным человечком, стал мне сыном. Я без отрыва смотрел в эти глаза. И очень желал, чтобы они жили. А потом я нечаянно задремал, потому что Сереженька перестал меня слушать.

Проснулся я от того, что во сне мне кто-то сказал «Открой глаза»… Мороз пробежал по коже и я открыл глаза. Сереженька уже наполовину был там. Я осторожно взял его за руку. Он пытался что-то сказать, я наклонился к нему.
- Папка, я ухожу…, -прошелестел слабый голос.
Больше он ничего не пытался сказать, по моему лицу беззвучно катились слезы. Пока жизнь теплилась в этих глазах, они смотрели на меня. Потом…
- Спи, сынок….
Я записал время смерти. 4.28. Но эта была больше, чем просто запись. На следующий день я уволился. Больше не смог.

Мы сидели в баре и плакали оба навзрыд. Люди смотрели на нас, но нам было все равно.

- Андрей Васильевич, вы золотой человек.
- Брось, человечек, на моем месте так поступил бы каждый. И многие из нас хоронили самое дорогое в жизни. Друзей, детей, жен, мужей, просто хороших знакомых. Но детей хоронить, конечно, врагу не пожелаешь. Просто мы еще не дозрели спасать людей. Вот и всё.

(с) Кныш.
[/SIZE][/COLOR]

• 
• 
•