Она является к девяти, в прихожей тапки, на кухне - чай, она ему говорит - прости, и он пытается отвечать, я волновался, туда-сюда, ты позвонить-то, поди, могла? Пока в кастрюле кипит вода, она бросает - прости, дела. Они женаты четвертый год, сложилось как-то, не разобрать, она готовит ему компот, почистив зубы, ложится спать. Потом трепещет в его сетях, кровать полночи трещит в пазах, он поднимается на локтях, она не смотрит ему в глаза.
Проходит время, часы спешат, все уже платья, все гуще щи, и он выходит ночами в чат, там много радостей для мужчин, там киски мокрые ищут дом, там не отбиться от добрых рук, она болтается за бортом, в унылой стайке почти подруг. Ну, он так думает, ей смешно - с его-то пузом - в калашный ряд, пока он пялит свое кино, она открыта для всех подряд.
Текут песчинки имен и лет, у дочки свадьба, гуляй, народ, закуска-выпивка на столе, она кривит постаревший рот, пускай попрыгает, стрекоза, на шею садит себе козла...
А как ревела тогда гроза, ей было двадцать, она жила. Бежала голая на балкон, навстречу небу, и дождь стекал по коже, белой, как молоко, по сердцу, скрытому от зеркал, от всех на свете, и лишь один...
Он там остался, лишь тень, лишь сон...Она глотает валокордин, и закрывает плотней балкон.
Потом блуждает, как тать в ночи, в хитросплетеньях свох узлов:
- Я не простила... Из всех мужчин...Я вышла замуж тебе назло!
(c)