[B][COLOR=red]А ты глохни, тони, душа моя, слепни,
никому уже больше не доверяй.
Не зови, не жди, ближе метра не подпускай.
Всё, что было живо – в архив, на полку и под замок.
И чернилами красными – «не кантовать» –
строгий выведи ярлычок. И кому там плохо,
кому хреново, кому лафа – не псиxyй,
не дёргайся, не твои дела.
Ах, как раньше билось на нашем флагштоке
алое полотно, затопляло нежностью,
и летать дозволяло – до: до ближайших звёзд,
до любимых глаз, до разбиться вмиг/до напиться вдрызг ...
до тебя, хороший мой, и до рук твоих.
А теперь – такие, мой Бог, дела –
посчитала ошибки, реестр составила, всё учла –
и водой сквозь пальцы – неслышима – утекла.
И никто не узнает, что там, внутри, впотьмах –
как поёт, змеится, на волю рвётся, болит, скребёт.
Да иди ты лесом – второй, иль третий –
окончен счёт!
Ничего не вздрогнет, не порвётся нить,
пальцы не задрожат;
ни к чему, хороший мой, поцелуя след на сухих губах.
…Все вокруг, как положено – при своих делах.
То ревут, то мирятся, и то мат, то шах.
У меня осталась капелька, ничего, чуть-чуть:
ломкий, призрачный, невесомый, нелепый луч.
Я давно не верю всякой белиберде,
утонул ковчег мой в твоей воде,
и ни зги не видно в дождя стене…
Посмеёмся весело – всякой ерунде?
Вот такие, милый, теперь дела.
Ни углей, ни света. Черта. Стена.
(с)[/COLOR][/B]