Машук. Макушка лета. И гроза –
на выстрел эхом. Слишком театрально.
Но так неотменимо и реально!
И спуск курка задёргивает за-

навес. Навес?.. какой ещё навес! –
Достаньте экипаж любой, открытый.
Ему уже не важно. Он убитый.
Совсем. По-настоящему. Исчез

источник раздражающих проказ,
порух для самолюбия и чести.
В его жилище зеркало завесьте,
его бумаги приберите с глаз.

И кто из вас был друг ему, кто враг,
кто погубитель был и подстрекатель,
сообщник, соглядатай, созерцатель,
кто «пшик» и шут, мальчишка и дурак –

рассудится потом. То так, то сяк.
По умолчаньям следственного дела,
отсутствию свидетельств, по пробелам,
намёкам, нестыковкам поздних врак -

построится ряд версий, не вполне
корректных в отношении причастных.
Довольных, равнодушных и несчастных
писаки не оставят в стороне.

Уж кое-кто повертится в гробу,
когда притянут всё-таки к ответу,
примеривая каинову мету
к высокому сиятельному лбу!

А юному поэту – в руку сон.
Он слышит голоса на звёздном вече.
Он жив, и до скончанья русской речи
в сиянье голубое вознесён.