Это было 14 апреля, всего 2 года назад. В Москве. Днём, в 15 часов. По-настоящему.

Дедушке было лет за 80. На вид сразу не определишь. Меньше быть могло вряд ли – война уж больно давно кончилась. А он воевал. Их, живших в то время, но не прошедших фронт - сразу видно. Этот прошёл. С честью. Выжил, вырастил, воспитал и дожил...
Дожил до того, что стоял перед зданием ОВД весь в боевых наградах и в первых рядах. Потому, что прятаться за спины уже не мог. Потому, что если бы он тогда прятался не было бы нас и их...
Они стояли перед ним сомкнутым строем, со щитами и дубинами, отражая солнце чёрными тонированными шлемами. А он улыбался, пытался говорить с ними по-отечески и показывал им единственное оружие, с которым он пришёл и за которое проливал кровь – Конституцию РФ. Маленькая брошюрка, 40 листов, 137 статей... Он думал, что говорит с людьми...
И я, тоже думал, что он говорит с людьми и надеялся. Вдуг услышат. Потом почувствовал, не знаю - мурашками по спине, комком в горле, что он не знает. Они же когда в касках – не люди. Они мутируют под каской... Только когда снимают её, пытаются под нас, людей, подделаться. Потому, что вынуждены пока среди нас жить, своих наложниц и потомство кормить и потому, что боятся...боятся, что кто-нибудь след от каски увидит и поймёт, а ещё хуже – узнает...
А сейчас....сейчас я понял – кто-то выключит тумблер “Ч” и они пойдут.
А люди об этом не знали, это трудно узнать, а понять ещё труднее. Люди надеялись и Ветеран больше всех. Но робокопы пошли...
Надежды людские хрупкая вещь, как кости у старика – под сапогом и дубиной ломаются быстро. Скосили его профессионально – робокопов специально этому учат. С двух сторон, дубинами по ногам. Упав, он всё ещё пытался удержать брошюру, но один наступил ему ботинком на руку и она выпала. Из окон дома стали кричать и бросать в робокопов что могли. Но их было не отвлечь и людей не защитить. Робокопы шли свиньёй – эффективно, слаженно, деловито. Люди падали, уползали, кого-то прогоняли пинками, кого-то затаскивали в душегубку. Комок чистой человеческой боли и бессилия.
Ветерана подняли. Вдвоём. За ворот поношеного, но аккуратного пальто, из- под которого, отворачиваясь от робокопской мерзости, блестели боевые награды. Робокопам всё равно. У них другие награды, свои, – эти им ни к чему. И старик им ни к чему. Он для них не человек – объект. Они выполняют поставленную задачу.
Когда они волокли его в душегубку, за шкирку, как нашкодившего котёнка (встать он не мог - ноги сломались), я увидел его взгляд. Он не сдался. Он был абсолютно спокоен. Он был в фашистском плену, его везли в Гестапо. Он готовился принять муки и, если надо, смерть... за Родину, за свою Родину, свободную от них, за которую не успел отдать жизнь тогда.

Дорогие мои москвичи, те кто вышел тогда и выйдет не раз! Рядом с вами прекрасно дышится! Вы свободны и никогда не наклонитесь за подачкой, какой бы соблазнительной она не была. Слава и тебе Ветеран. Низкий поклон.
Жаль, что наши прекрасные женщины позволяют робокопам плодиться.

• 
• 
•