Почувствовав неправою себя, она вскипела бурно и спесиво, пошла шуметь,
Мне нервы теребя, и через час, все светлое губя, мы с ней дошли едва ль не до разрыва.
И было столько недостойных слов, тяжеловесных, будто носороги,
Что я воскликнул: «Это не любовь!» - и зашагал сурово по дороге.

Иду, решая: нужен иль не нужен? А сам в окрестной красоте тону:
За рощей вечер, отходя ко сну, готовит свой неторопливый ужин.
Как одинокий, старый холостяк, быть может зло познавший от подруги,
Присев на холм, небрежно, кое-как он расставляет блюда по округе:

Река в кустах сверкнула, как селедка, в бокал пруда налит вишневый сок,
И, как "глазунья", солнечный желток пылает на небесной сковородке.
И я спросил у вечера: - Скажи, как поступить мне с милою моею?
- А ты её изменой накажи! - ответил вечер, хмуро багровея.

И вот, когда любимая заплачет, обидных слёз не в силах удержать,
Увидишь сам тогда, что это значит,- изменой злою женщину терзать!
Иду вперёд, не успокоив душу, а мимо мчится, развивая прыть,
Гуляка ветер. Я кричу: - Послушай! Скажи мне, друг, как с милой поступить?

Ты всюду был, ты знаешь всё на свете, не то, что я - скромняга-человек!
- А ты её надуй! - ответил ветер.- Да похитрей, чтоб помнила весь век!
И вот, когда любимая заплачет, тоскливых слёз не в силах удержать,
Тогда увидишь сам, что это значит,- обманным словом женщину терзать!

Вдали, серьгами царственно качая, как в пламени, рябина у реки.
- Красавица! - сказал я.- Помоги! Как поступить мне с милою, не знаю!
В ответ рябина словно просияла: - А ты её возьми и обними!
И зла не поминай! - она сказала - Ведь женщина есть женщина. Пойми!

Не спорь, не говори, что обижаешься, а руки ей на плечи положи
И поцелуй... И ласково скажи... А что сказать - и сам ты догадаешься!
И вот, когда любимая заплачет, счастливых слёз не в силах удержать,
Тогда узнаешь сам, что это значит,- с любовью слово женщине сказать! (Э.А.)