У нее был дар к поэзии и прозе. Рифмы строились в изящные ряды, как офицеры поутру на бранном поле, и словно острые блестящие штыки они пронзали хрупкие сердца. Слова, казалось, сами по себе просились в ее руки, и заунывный скрип старинного пера неспешно, словно кудри в волосах, причесывал им буквы.
Но больше, чем стихи, она любила прозу.
Она весь день сидела у окна и терпеливо ожидала новый образ, что воплотиться росчерком пера в очередной шедевр.
И долго, перед воплощеньем она носила образ в чреве, пила молочные коктейли, играла в зале на пиано сонаты Шуберта и Баха, пока внутри ее слова не начинали сокращаться мучительными спазмами. Тогда, в полУночной тиши, она распахивала окна и в свете пляшущих свечей, качающих на стенах тень дубовых отпрысков Барокко, рожала новый свой шедевр. А после, в нервном истощеньи, укладывалась спать.
На утро в комнату входила служанка с глиняным кувшином, сбирала трепетно и нежно разбросанные пО полу листы, читала их, чесала трижды лоб и долго ахала, держась за сердце и целовала барыни подол, затем краснела розами смущенья и удалялась спешно вон – неграмотной была.
Чуть позже, звонкий колокольчик, мгновенно разбудивший дом, оповещал о появленьи в залитых солнцем коридорах полуседого мажордома в сопровожденьи толстой няньки, что вместе шустро погоняли колонну вымытых, причесанных детей с платочками в руках, пропитанных с утра на кухне экстрактом репчатого лука.
Спустя мгновенье, в темной спальне, обильно пахнущей цветами, тмином и горькими слезами расплавленного воска, возле большой кровати с балдахином их строили обыкновенно в два ряда и, затаив дыханье под строгим взглядом няньки, они вникали в опус, что барыня, чуть бледная сегодня, читала им забвенно, громко. По окончанье монолога, незримым знаком мажордома, детишки подносили свои платки к глазам и тут же исходились обильными слезами. После чего их быстро уводили и оставляли барыню одну …
А вечером в гостиной раздавалось колоратурное сопрано под веселый перезвон посуды и тихий задушевный смех. Духовный трепет в унисон мотивам сладостным искусства был нынче приготовлен для гостей, как впрочем, и вчера, по случаю рожденья «песни сердца» - так обыкновенно именовала роженица свои труды.
-Шоб эта песня лебединой ей была! – жуя кусок свинины, пробормотал себе под нос барон из N-ского уезда, что третий месяц протирал штаны на этих вечерах, и столько же примерно не стирал парадный свой костюм.
Хор деток, приведенный на середину залы возвещал гостям начало выступленья.

• 
• 
•