Система работала, позволяя Тимуру долгое время сохранять комфортное положение за рулем – и сердце не болело и яйца не затекали. Последняя, кто осталась в его сердце грустным и нежным воспоминанием – была Машенька. Ее легко было любить – она была спокойной и податливой – без резких слов и движений. Какое чудо – эти люди, с которыми легко сохранять легкость. Обычно приходится рвать щеки, чтобы удержать полет или круглые сутки поддерживать огонь - и то и другое рано или поздно превращает человека в калеку или невротика. А вот Машенька… Тимур с радостью оставил бы ее себе, но одна только мысль, что ежедневное созерцание этой спокойной умиротворяющей нежности превратит его в итоге в толстого, одомашненного, престарелого пивососа - какая низость и пошлость для человека, возглавляющего караван времени.
Уходила Машенька все так же молча и спокойно, только взгляд ее будто подернулся пленкой – стал холодным и недвижимым, как у рыбы. В день ее ухода произошло странное событие – из туманной завесы, в которую мерно и неотступно двигался Тимур, вдруг выплыл рекламный щит с почерневшей от времени надписью «Мы никогда не сможем дать другому того, что не получили сами».
Увиденное какое-то время держало Тимура в сильном волнении и возбуждении – кто мог поставить этот щит, если эпоха все время плетется за ним на своей разбитой телеге. Конечно, Тимур и раньше задумывался о вещах абстрактных – «куда мы едем?», «откуда взялась дорога?», но логика, не находя разумного объяснения, все время отсылала его к Высшей Силе. А вот мысль о том, что та же Божественная рука поставила та дороге старый покореженный щит уже казалась Тимуру абсурдной.
Тем временем воздух на трассе как будто испортился - стал разряженным и дышалось Тимуру с трудом, даже с опущенными стеклами. Мельтешащие полосы разметки вызывали тошноту. Головокружительно болтливые и суетные, тошноту вызывали люди. Женщины перестали быть нежными той непроизвольной рассеянной нежностью, которая всегда захватывала Тимура и омывала его сердце теплыми волнами. Они стали нежны осознанно и настойчиво, поднимались на цыпочках и заглядывали в глаза Тимура тупым и голодным взглядом, каким, наверное, селедка глядит на мармушку.

***

• 
• 
•